Из полевых дневников

Дипломатия

Были мы однажды с приятелем в экспедиции. Сплавлялись по рекам Тихвинского района. Вышли по одному из притоков в Сясь. И тут кончились у нас запасы воды. А пить из самой Сяси – не стоит, больно много чего в неё сливают. Нам ли, гидроэкологам, этого не знать... Причалили мы, да и оправились в ближайшую деревню, колодец искать.

Нашли, значит, запустили в него ведро, тянем вверх, крутим ворот, готовим свои канистры. И вдруг из ближайшего двора выскакивает злющая бабуля – и налетает на нас соколом.

– Вы что это, ааа?!! Воду нашу берёте??!! Кто Вам разрешил воду трогать??!! Это нашей деревни вода! Самим не хватает! Щас вот парней позову, они вам живо ноги переломают!

Ну ни фига себе. Воды злобная бабка бедным учёным пожалела...

Но приятеля моего так просто с панталыку не сбить. Поднял он воротник своего чёрного казённого плаща (нам такие в институте на складе выдали). Вынул блокнот, достал карандаш. Взглянул на бабулю с прищуром - и говорит негромко так, многозначительно:

– Так-так-тааак.... Значит, Вы утверждаете, что советскому народу живётся плохо? Даже воды не хватает? А ну-ка, как фамилия Ваша!? Отвечать быстро! Не задумываться! В глаза смотреть!

Тут бабка заохала, запричитала:

– Ой, сынки, да угощайтесь, да на здоровьице, водица у нас харооооошая, вкуууусная...

А сама задом, задом и во двор.

Невесёлая, в общем-то, история.

И запрыгали двое, торопясь на бегу... (В. Высоцкий)

Не знаю, кто как, а я в девяностые за любую халтуру хватался. Ну и подвернулась нам с приятелем работёнка. Надо было сплавиться по реке Сяси в её верхнем и среднем течении, а по дороге делать разные гидробиологические съёмки. Начало маршрута было особенно интересное. Заказчик нас закинул на реку аж в Новогородчине. У единственного подъезда к воде. А дальше – десятками километров по берегам сплошные болота, да изредка - давно заброшенные, мёртвые деревни. Ни дорог, ни тропинок. Так что подобрать нас обещали далеко, в устье Воложбы. На прощанье предупредили, что если в срок на точку не выйдем – то трупы они искать не будут, вертолёт нанимать больно дорого. И мы двинулись в путь.

Много чего в пути этом интересного было, долго это рассказывать. На одном пороге мы перевернулись – и, конечно, потопили часть барахла. А также всю еду, кроме последнего шматка сала. А дорога-то, между прочим, ещё дальняя лежала... Ну, кое-как нашли берег потвёрже, выгрузились, развели костёр, сушимся. Ну и сало мокрое тоже положили на пенёк, на солнце просушить.

Спустился я к лодкам – и слышу вдруг отчаянный, яростный мат. А приятель мой, надо сказать, человек выдержанный. Матом почти не ругался. Даже когда на пороге перевернулись, всего-то парой матюгов обошлось, да и то тихо. Другой бы тут целую матерную лекцию прочитал... Что ж там стряслось, думаю? Бегу назад на полянку, по болоту хлюпаю – и вижу такую картину. Над поляной летит ворона с нашим салом в лапах. Крыльями машет судорожно, как тот попугай из мультика, когда летать учился. Дёргается, рыскает по курсу, то набирает высоту, то срывается. Тяжко ей такой кусман тащить, тянет он её к земле, но и бросить не желает. А за ней по кочкам друг мой прыгает, орёт, матерится и кулаками яростно машет. Обещает вороне извращённые наказания. Оно и понятно - другой-то еды у нас вовсе нет.

Через секунду по кочкам уже два клоуна скакало, матерщина удвоилась. И то один, то другой осклизнётся, да мордой в болотную жижу – бац! Вскочит – и снова вприпрыжку. А ворона-то, как перегруженный самолёт, всё высоту никак набрать не может. Вот уж и опушка кончается, впереди лес стеной... Но нет – рывок, резкий набор высоты, ворона, цепляясь салом за верхушки деревьев, взмывает и исчезает за кронами...

В общем, когда мы до точки наконец добрались, в ту деревню как раз автолавка приехала. Мы из лодок на берег выскочили – и с рёвом к ней. Деревенские молча расступились. Со страхом смотрели, как мы в батон вцепились и, рыча, рвали его, как Тузик грелку.

Один дедок протянул жалостно: эх, сынки, это ж как оголодать надо...

Сomme il faut

Как-то в экспедиции зашёл я в один деревенский дом, и хозяйка решила поразить меня изысканностью манер – сказала дочке любезным тоном: "ну-ка, подай гостю стульчак!".

Красная площадь

В день ВДВ вспоминается такой эпизод. В начале сентября 1991 года в Москве собрался пятый и последний съезд народных депутатов СССР. Я в это время был в Москве проездом, возвращался с коллегами из экспедиции с Рязанского водохранилища. До отхода нашего поезда на Ленинград (последние дни он это имя донашивал) оставалось часа два. И я изъявил желание побывать на Красной площади.

Припёрся, а там народа - немерено. Покрутился я, поглазел, а потом от скуки прибился к группе поддатых бывших десантников, афганских ветеранов, моих сверстников. Стоим себе, мирно беседуем. Никого не трогаем. Ну, матерок слышится. Ну, попиваем себе водку из горлышка, по кругу передавая – так жарко же, пить-то хочется.

И тут подходит к нам дебелый депутат с широкой красной рожей, в костюме, при значке. И давай нам нотации читать – какие мы сякие да какой мы тут пример подаём, на самой-то на Красной площади. Грузил, грузил, да и оказался одним из десантников заслуженно послан на три буквы. Запыхтел, убежал куда-то. Вернулся с двумя ментами. Ткнул пальцем в обидчика. Они и разговаривать не стали – давай его винтить. А его развезло, он и обороняться не может. Ну, я и вмешался благодушно так: да ладно Вам, говорю, ребята, оставьте вы его в покое. Ну, подумаешь, депутата послал. Тот ведь сам напросился...

Тут один из ментов мне сапогом кээээк по корпусу врежет! Не ждал я такого, рукой едва прикрылся, каблук в локоть влетел. (Рука потом аж посинела и неделю не разгибалась). А он меня за ворот - хвать! Как рванёт! Ну, я вывернулся, рубаху только порвал.

Тогда уж десантура очухалась и строго наказала плохих дяденек-милиционеров. Когда те шевелиться перестали, один из десантников и говорит: а что, мол, братцы, не пора ли нам пробежаться немного? Ну, вот хотя бы до ГУМа? Так-то мы и сделали. Потом повеселились, из-за угла наблюдая, как ментовское подкрепление по площади бегает, – видать, ищет кого-то. Расстались в хорошем настроении, удачи друг другу пожелали.

А вот коллеги меня приняли прохладно. Ты же, говорят, гад, час назад пошёл на Красную площадь погулять. А вернулся – навеселе, рваный и рука вон разбита.

Вот как тебя одного отпускать?

Леденящая кровь история...

"Леденящая кровь история о маленьком, но жутко симпатишном привидении" (с)

Помните, в известном детском фильме про неуловимых мстителей атаман Бурнаш начал свой темпераментный рассказ полковнику Кудасову таким образом: "это было в степях Херсонщины…". Вот и я могу начать этими же словами. Ещё школьниками (после 8-го и 9-го классов) бывали мы в Херсонской губернии в экспедициях, проводившихся Клубом биологов Дворца пионэров, который ныне – "творчества юных". Руководила этой экспедицией одна пожилая уже, как нам тогда казалось, дама, а помощником её выступал студент медицинского института, третьекурсник, который в школьные годы тоже в этом клубе занимался и постоянно в такие экспедиции ездил.

Сейчас-то я понимаю, что крыша у этого парня просто на одном гвозде висела, судя по тому, что он там вещал и как себя вёл. Но тогда мы в таких делах вовсе не разбирались, и вообще он нам казался страшно взрослым, чуть ли не староватым даже – а значит, ему и полагалось быть не совсем понятным, не таким, как мы.

Стояли мы палаточным лагерем в так называемом "колкЕ" – так в украинской лесостепи называются рощицы посреди открытых травянистых или просто песчаных участков. Вокруг – никого, только в нескольких километрах от нас какие-то геологические работы вела другая экспедиция, в основном – ребята из местных. Ну, и ещё неподалёку от нашего лагеря пустовала небольшая, однокомнатная избёнка егеря.

И вот повадился ходить к одной из наших девиц паренёк, рабочий геологической партии. Появлялся он у нас вечером, когда уже темнело, и старался на глаза нашему начальству не попадаться. Но всё же не уберегся: пробирался по лагерю и как раз столкнулся со студентом-медиком. А смеркается НА Украине быстро, вечера и ночи – тёмные, лица толком уже не разглядеть. Студент окликнул незнакомца. Парень остановился и стоит, молчит. Медик ещё несколько раз безуспешно попытался с ним заговорить, потом подошёл ближе, стал его разглядывать и даже потрогал пальцем. И попал как раз в бутылку портвейна, спрятанную на груди под штормовкой. Это произвело на него ужасное впечатление. Как потом выяснилось, студент решил, что коснулся твёрдой кости и что перед ним во мраке стоит… скелет в штормовке. Я же говорю, парень был с ба-а-аальшими с странностями. Сделав такое открытие, он попятился и, тихо подвывая, убежал, а рабочий пожал плечами и пошёл дальше по своему молодому делу.

Назавтра мы выслушали сразу две версии произошедшего. От совершенно одуревшего и чуть не поседевшего медика мы узнали об ожившем скелете в штормовке, посетившем лагерь этой ночью. От девицы же – соответственно, услышали хохму о придурке-медике, который испугался "привидения". Мы были очень молоды и, соответственно, глупы и жестоки: участь медика была решена. Нам тогда казалось, что упускать такой шанс оттянуццо было бы преступной глупостью...

Готовились мы серьёзно, обстоятельно. Гвоздём и основным реквизитом предстоящего спектакля был иссушённый и выбеленный солнцем череп козла, найденный нами в степи. Второй важной деталью стали соплодия рогоза (который в народе ошибочно называют камышом: знаете, шоколадного цвета, бархатистые такие, пушистые цилиндрики, размером с большую сигару). Высушенные жарким солнцем, они долго тлеют, если их поджечь. Главным же действующим лицом был парень из нашей экспедиции, ростом – ниже меня примерно на голову, в плечах же – примерно как я.

После встречи со "скелетом" медик уже не рисковал спать в палатке и решил перебраться ночевать в егерскую избушку, благо там можно было запереться на засов. К вечеру, как стемнело, мы выдвинулись на исходную позицию возле избы, расположившись так, чтобы нас не было видно из единственного окна. И начали монтировать призрак. Наш приятель нацепил с головой и наглухо застегнул мою штормовку так, чтобы капюшон остался свободным. Пустовавшие плечи распрямили, подбив скомканными тряпками. В капюшон аккуратно вставили козлиный череп, затянули шнуром по кромке. И, наконец, разожгли, раздули и вставили в пустые глазницы по тлеющему соплодию рогоза.

Признаться, результат превзошёл наши самые смелые ожидания. Я ведь сам продумывал детали костюма, участвовал в разработке плана, помогал обряжать своего приятеля… Но, закончив дело и отступив на шаг, всё-таки почувствовал легкое оцепенение. Мои буйные подельники тоже как-то приумолкли… Перед нами в полумраке, засунув руки в карманы, стоял человек в штормовке. На плечах его скалился череп. Над капюшоном возвышались рога. Глаза монстра ярко горели в ночной темноте. Всё это и вправду впечатляло…

И вот мы подошли к избе. Окно было тёмным – медик в расстроенных чувствах явно завалился спать пораньше. "Призрак" заглянул в окно и медленно, громко постучал в стекло костяшками пальцев. Пришлось повторить это трижды, прежде чем в окне показалась невыразительная, заспанная физиономия "охотника за привидениями". И тут он увидел в сумраке под своим окном живой скелет в штормовке, с рогами и пылающим взором… Физиономия медика исказилась, перекосилась открытым ртом. Студент отшатнулся от окошка. Мирную ночную тишину разорвал громкий, истошный, утробный рёв неправдоподобной силы, сорвавшийся на хриплый визг. Этим воплем нас даже слегка отбросило от избы, и мы ретировались в ближайшие кусты, сгибаясь от счастливого хохота. Шутка, как нам тогда казалось, "удалась на славу…". И было очень интересно, что же случится дальше.

Прошло около получаса. Дверь в избе неожиданно отворилась, и на пороге медленно показался студент. Даже на таком расстоянии заметно было, что его бьёт крупная дрожь. В оной руке он держал топор, в другой – нож. Затравленно озираясь, неверной походкой наш начальник двинулся к лагерю. Мы осторожно крались следом. В лагере медик сразу же забился в свою палатку и затих.

Нам было жалко, что веселье так быстро закончилось. Выждав, мы тихонько подобрались к палатке и прикрепили огнеглазый череп на дереве, прямо напротив входа. Невысоко – так, чтобы выползающий из палатки человек так и столкнулся с ним – нос к несуществующему козьему носу. И с чувством выполненного долга пошли в свою палатку – играть в карты.

Прошло немало времени, начало уж светать. Мы стали забывать о собственной проделке, увлекшись игрой. И тут разыгрываемый, по-видимому, собрался выкарабкаться по своим надобностям на улицу. И уткнулся лбом в знакомое уже костяное чудо…

На это раз крик его не уступил по громкости первому, но имел совершенно другую тональность, да и вообще нёс иной эмоциональный заряд. Раньше это был просто очень громкий вопль удивления и испуга. Теперь это больше походило на вой, с некоторыми элементами рёва. В нём смешались древний, первобытный ужас и отчаяние, такая неизбывная тоска, что даже нас от неожиданности проняло. Что уж говорить о безмятежно спящих жителях лагеря…

Наутро истребитель привидений был тих и кроток. Куда девались его чванливые, язвительные замечания в адрес "малолеток", странные недобрые шутки и привычный гонор… Так он и ходил тихенький, подавленный и задумчивый до самого отъезда домой. Да и у нас эта история тоже поубавила страсти к жёстким розыгрышам.

Слайд-шоу

Было это в середине восьмидесятых, когда меченый ещё не уничтожил Союз, а тренировался пока на виноградной лозе да на своих подданных, крепко подсаженных прежней властью на спиртное, а теперь поневоле перешедших на ядовитые суррогаты и мёрших как мухи. Приехали мы на научную конференцию в один известный академический не то чтобы городок, скорее – посёлок городского типа вокруг знаменитого научного института. Встречает гостей директор, держит приветственное слово, а потом добавляет: мол, сами понимаете, со спиртным теперь строго, низзяяя, поэтому вместо обычных товарищеских посиделок приглашаю Вас в конференц-зал. Расскажу Вам о своей последней заграничной поездке. Надеюсь, это Вас заинтересует. Так что не расходитесь, товарищи. Прошу всех в зал!

А у меня там друг жил и работал, и мы к нему собрались. Жена его уже уху сварила, водка и спирт в холодильнике ждут... Стали мы, как крабы, боком к выходу пробираться. А директор это заметил и укоризненно так говорит:

– А вам, коллеги, что же, не интересно послушать? Мдааа... Зря, зря... Не пропускайте мероприятие! Будет много интересного! Даже слайд-шоу устроим!

В отчет на что мой друг, здоровенный донской казак, мрачно глядит на него исподлобья и угрюмо, вызывающе цедит:

– Да у нас тут своё... мероприятие.

Подумав, хмуро добавляет:

– Будет много интересного...

И, видимо, прикинув в уме запасы спирта – тяжело вздохнув, роняет:

– Думаю, что и слайд-шоу устроим.

Слухи

Все мы, конечно, знаем, что слухи рождаются и распространяются стремительно. Но всей скорости и мощи этого процесса я себе до поры всё же не представлял. Однажды летом собрался с двумя коллегами в небольшую экспедицию. А я в такие поездки старался, по возможности, хоть пару-тройку студентов прихватить. Ну и тут на четверых место в машине нашлось.

И вот один коллега спрашивает меня - как, мол, мои студенты-то, все в общем котле участвуют? Или кто отдельно питаться хочет? Отвечаю - трое с нами хотят, а один - со своей едой поедет. (Парня здоровье подвело, ему диета нужна, - ну, да в такие детали я вдаваться не стал). Коллега выслушал и сам себе под нос буркнул: угу.. ясно... ну, бывает... Может, по религии чего есть не положено или ещё как... И ушёл.

Не успел я и глазом моргнуть, как прибегает второй коллега. И сходу на меня наезжает:

- Вот нафига ты это делаешь-то? Зачем опасного сектанта с собой тащишь? Вот он нас ночью ножичком-то и почикает.

И вся эта эволюция заняла от силы минуты две.

Единственное место

В девяностых годах один мой приятель перетрудился на научном поприще, заработал нервный срыв и угодил в дурку. При первичном осмотре добрый доктор ласково высказал уверенность в том, что пациент, конечно же, считает себя несправедливо обиженным? Упрятанным в психиатрическую больницу по ошибке? В ответ на что мой дружок безмятежно, по-швейковски улыбнулся и заявил, что, напротив, всем доволен, что здесь ему очень нравится и хотелось бы пробыть тут как можно дольше.

И пояснил обалдевшему врачу: психушка - это единственное место, в котором всё происходящее в современной России можно воспринимать адекватно.

Тут же был с позором изгнан из дурдома, как симулянт.

Пошлая история

Как-то раз в далёкие застойные времена прилетели знакомые геологи в Казахстан. Выгрузились и стали лагерем в степи возле аэропорта, чтобы ждать транспорт. Наступает, значит, чёрная южная ночь, в десяти шагах от костра уж ничего не видно, темень просто кромешная. Сидят ребята у огня, ужинают, выпивают, на гитаре играют, песни поют.

А ещё с вечера плотно прибилась к ним какая-то местная казашка, грязная и страшная, как смертный грех. И вскоре начала она отчаянно приставать к мужикам с совершенно недвусмысленными намерениями. Вскоре достала всех, особенно допекла одного юного геолога, наиболее ей полюбившегося.

Кто знает, может быть, месяца через два-три дикой жизни её навязчивые предложения и были бы рассмотрены более благосклонно. Но сейчас, когда народ – только что из дома, шансов у неё, ясное дело, не было никаких. О чём ей сперва в деликатной, а затем и в резкой форме и заявили. Однако бабёнка оказалась упорная, и чем дальше её посылали, тем решительнее она действовала.

Наконец, основной объект её домогательств тяжко вздохнул и обречённо сказал: "Ну, ладно, пошли". Зашёл в палатку. Вынул из ящика с провизией здоровенную докторскую колбасу (помните, такой почти метровый батон), спрятал под штормовку. Позволил даме чуть не волоком увлечь себя в ночную тьму. Вытащил огромную, толстенную докторскую колбасу и молча вложил ей в руки.

Гостья взвыла и стремительно, с неправдоподобной скоростью, зигзагами кинулась во мрак ночи, оглашая степь воплями ужаса. Больше в экспедиции её не видели.

Бороться и искать...

Однажды в командировке коллега очень удивился, как это я умудрился пьяный, глубокой ночью, в незнакомом городе за какой-то час найти, купить и принести в наш гостиничный номер несколько бутылок водки. Тем паче, что идиотская антиалкогольная компания тогда хоть и прошла свой пик, но ещё вовсю бушевала. Говорит, я на это очень возмутился и сурово заявил:

- Стэнли вон Ливингстона аж в дебрях Африки разыскал! Шлиман сильно захотел – и из-под земли Трою достал! А я что же, совсем уж, по-твоему, деревянный, в России ночью водки не найду?

Учение-свет

Историю рассказала знакомая, доктор биологических наук, паразитолог и энтомолог.

Сначала напомню, что некоторые оводы проходят одну из стадий развития в желудочно-кишечном тракте лошадей. Затем покидают его естественным путем…

Так вот, экспедиция на Украине, лето, жара, пыльная дорога. Знакомая эта со своим помощником, кандидатом наук, сидят на дороге и терпеливо расковыривают пинцетами конский помёт, ищут личинок оводов. Работа кропотливая и не очень-то приятная, но ничего не попишешь, стараются. Пот с них – градом…

А по дороге идут щирый дiд (всё как положено – висячие усы, соломенная шляпа и т. д.) та и малесенький хлопчик. Остановились. Долго смотрят на взрослых дядю и тетю, занятых таким странным делом. Потом дед неожиданно дает внуку затрещину, поднимает палец и говорит:

- Ось, бач, Мыкола, учись хорошеньку, а то будешь усю жизнь, як те москалики, в говне ковыряться!

Ждём

Конец восьмидесятых. Развал и бескормица вовсю набирают силу, но Союз пока ещё как бы жив, КПСС ещё вроде бы руководит и направляет, панимашь.

В последний, кажется, раз наша лаборатория получает снаряжение для полевых работ. Стою у кладовки, заваленной оборудованием, задумчиво бухтую - наматываю на руку толстую, так называемую "основную" верёвку. Мимо по коридору идёт парторг института. Ехидно оглядывает меня, моток верёвки, подленьким голосом спрашивает: "что, думаешь, пора?"

Я ему без какой-либо паузы задушевно так отвечаю: "да ладно, чего уж, погуляй пока... ещё команды не было".

На халтуре

Когда-то на "халтуре". Время обеда, каждый достаёт свою нехитрую снедь. Рядом мужик открывает свёрток, там – кусок хлеба, два яйца, луковица. Гордо оглядываясь, самодовольно произносит:

– Сам готовил!

Зимние съёмки

Работали мы как-то с финскими коллегами-экологами на Вуоксе – от истока её, по всей Финляндии и до нашего Лесогорска. Отработали на финской стороне – прелесть что такое: лодку подают минута в минуту, всё что надо – тут же предоставляют, а после съемки немедленно в баньке парят и пивом поят. На нашей же стороне дело не так весело пошло. Лодку нам пограничники дать обещали. Прибываем на заставу в срок – ничего не готово, лодки тоже нет. Наконец пошли они её откуда-то доставать. Возились, возились... В итоге – выволакивают, грузят на прицеп и говорят: вы только, ребята, когда на съёмку пойдёте, наших бойцов в эту лодочку не сажайте, пусть они вас на берегу ждут...

Началась съёмка. Отработали мы по всему створу, осталась последняя станция неподалеку от берега. А надо сказать, что дело было в конце ноября. Морозяка тогда стоял крепкий. Вуокса у берегов, где течение потише, тонким льдом покрыта. И вот беру я последнюю пробу. Упираюсь ногой в днище, рву на себя тяжелый пробоотборник – ковш вроде экскаваторного, из нержавейки... И тут гнилое, латаное-перелатанное лодочное дно подо мной разваливается! И кажется, что аж вся Вуокса мгновенно оказывается в нашей лодке – а мы, соответственно, разом оказываемся в ледяной воде.

Говорят, с берега это смотрелось внушительно, когда мы с громким матом, смачно отплевываясь и изо всех сил разгребая ледяную кашу, плыли к берегу. Это хорошо ещё, что недалеко от берега были, а потом – сразу водка, сухие шмотки и баня.

С тех пор как-то окончательно разлюбил я зимние полевые работы.

На Вуоксе

В конце 80-х и начале 90-х довелось мне в составе небольшой группы коллег поработать с финнами по Вуоксе – от её истока в Финляндии до нашего Лесогорска. Платили они нам вдесятеро меньше, чем своим, а работу всю делали мы. Но нам и это казалось счастьем, потому что голодали тогда в самом прямом и отвратительном смысле этого слова. Помню, какое впечатление произвело на нашего паразитолога, когда после работы финский коллега принялся мыть свою лодку душистым шампунем из огромного флакона - с помощью щётки, напоминавшей здоровенную копию зубной. Коллега аж дара связной речи лишился, только озирался на нас, разводил руками и шептал: "о как... да как же... а я-то... мылом хозяйственным рожу приходится... йэхх!!".

Дорогие соотечественники только ещё начинали осваивать Финляндию. Но уже вовсю там встречались. В основном, конечно, публика определённого сорта, вполне себе приспособленная к новым россиянским условиям. Такие и за границей вели себя, как дома. Так, в Иматре и Лаппеэнранте нам объяснили, что в связи с непривычным наплывом соотечественников у них нововведение - стали сажать велики на цепь под замок, а раньше всегда просто ставили их у дома.

Местная пресса брала у нас интервью. Подошли они во время полевых работ. Узнав у меня, грязного, мокрого и перепачканного илом, орудовавшего 20-килограммовым стальным пробоотборником, что я профессор – не поверили. Долго изумлённо цокали языком, сверялись у финских координаторов, не вру ли. Потом многозначительно показали пальцем вверх: "мдя... у нас-то профессор высокоооо сидит... не подойти!". Поэтому представителям следующей газеты я хмуро представился как "президент земного шара". По-моему, удивились они меньше, чем профессору. Лишь вопросительно посмотрели на координатора. Тот с улыбкой пояснил – русские, мол. Аааа! – закивали репортёры. Ну да... тогда всё понятно...

А ещё запомнилась рыбалка у границы. Это нечто, видеть надо было. Подъезжает машина, вылезает насос. Подбегает (если так можно сказать про финна) финн с удочкой, забрасывает в пруд, битком набитый голодной форелью. Форель мгновенно клюёт. Финн передаёт удочку насосу. Насос важно поднимает удочку, вытаскивает рыбу из воды. Специальный финн удочку опять отбирает, снимает рыбу, уносит, взамен приносит закопчённую, в пакетике. Насос важно берёт, садится в машину и уезжает. Всё заняло пару минут. Всё, мужик порыбачил. Очередь из соотечественников.

Заметки, весёлые и не очень (оглавление)